В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем,
И блаженное, бессмысленное слово
В первый раз произнесем.
В черном бархате советской ночи,
В бархате всемирной пустоты,
Все поют блаженных жен родные очи,
Все цветут бессмертные цветы.

Дикой кошкой горбится столица,
На мосту патруль стоит,
Только злой мотор во мгле промчится
И кукушкой прокричит.
Мне не надо пропуска ночного,
Часовых я не боюсь:
За блаженное, бессмысленное слово
Я в ночи советской помолюсь.

Слышу легкий театральный шорох
И девическое “ах” —
И бессмертных роз огромный ворох
У Киприды на руках.
У костра мы греемся от скуки,
Может быть, века пройдут,
И блаженных жен родные руки
Легкий пепел соберут.

Где-то грядки красные партера,
Пышно взбиты шифоньерки лож,
Заводная кукла офицера —
Не для черных душ и низменных святош…
Что ж, гаси, пожалуй, наши свечи
В черном бархате всемирной пустоты.
Все поют блаженных жен крутые плечи,
А ночного солнца не заметишь ты.

As if we’d seen the sun into the ground,
we’ll meet up in St. Petersburg again,
the first time that our lips will pronounce
a perfect word that transcends all sense.
In the black velvet of a Soviet night,
in the velvet of the global void, there sounds
a song in wives’ familiar eyes,
and you’ll find the blooms of unfading flowers.

The capital bends its back like a cat,
a patrol has halted on a bridge,
a fierce engine flies by in the shadows
alone with its cuckoo’s screech.
To pass this night I need no papers,
and I’m not frightened of sentries:
this Soviet night, my lips will pray
for a perfect word that transcends all sense.

I hear a light, theatrical rustle
and catch the hint of a girl’s sigh —
a great heap of unfading roses
lies in the hands of Cypris.
We warm ourselves round a bonfire,
perhaps the centuries will proceed,
and the familiar hands of wives
gather the light ash amid the tedium.

Somewhere are the red ridges of the stalls
the luxurious boxes, like fluffed-up wardrobes,
and an officer walking like a clockwork doll —
no place for dark souls or the sanctimonious…
Can you see our candles? Extinguish them
in the black velvet round the globe.
The steep shoulders of wives still sing,
and the night sun goes unnoticed.