Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
— Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем,— и через плечо поглядела.

Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки,— идешь, никого не заметишь.
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни.
Далеко в шалаше голоса — не поймешь, не ответишь.

После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы на окнах опущены темные шторы.
Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,
Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.

Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке;
В каменистой Тавриде наука Эллады — и вот
Золотых десятин благородные, ржавые грядки.

Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.
Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена,—
Не Елена — другая,— как долго она вышивала?

Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.

Our hostess had time to say a prayer, that stream
of honey flowed so long and thick and golden —
“No, we’re not bored here at all, in grim Taurida,
where fate has brought us.” Then she glanced across her shoulder.

Praise to Bacchus all round. You’re like watchmen or dogs
alone on the earth: there’s no one to trouble your eyes
as you walk. The tranquil days roll on, like heavy kegs.
Far off under branches, there are voices you can’t hear or reply to.

We drank tea, then went out to the huge, brown garden.
Like eyelashes, warm blinds hid the windows.
Past the white columns we walked, towards the vineyard,
where the air pours a glaze over the drowsy hills.

“That vineyard,” I said, “is like a battle in ancient times,
where the curly horsemen jostle in their ornate formations.
And here in stony Taurida we find Greek science
in the noble, rust-coloured ridges, in their golden acres.”

The white room lies like a spinning wheel, in silence.
Scent the paint, the vinegar and the fresh wine from the cellar.
Remember how long that Greek wife stitched her lines,
the one they all loved? No, I don’t mean Helen.

And the Golden Fleece… Where are you, Golden Fleece?
All along the way came the sound of heavy waves.
Ashore, now he’d tired out his canvas on the seas,
Odysseus came home, full of time and space.